Марина Ахмедова, интернет портал «Днем и Вечером»: 

Говорила с батюшкой, который в одном приграничном районе в одном селе остался в церкви один. Людей эвакуировали, а он отказался. «Ну вы даете! – говорю я. – А если ВСУ к вам зайдут?». «А вы не обратили внимание, - отвечает он, - почему священники не носят обручальные кольца? Первый раз священник венчается с супругой, второй – с храмом. Как я могу бросить престол?» …

Батюшка стал убеждать меня в том, что так сделал бы любой священник, а после захода ВСУ в Грайворон он понял, что для тех ничего святого нет. Так и тем более, если эти ироды рядом, он никуда из храма не пойдет.

Мы долго говорили. Я спросила его о чем он молится, о чем думает. Он сказал, что страха в его сердце никакого нет, только спокойствие. Но он очень боится того, что пушки замолчат, война закончится, а в сердцах людей останется ненависть. «Вы же знаете кто наши враги» – сказал он. «Те, кто к вам может ворваться в церковь с оружием в любой момент?» – спросила я. Но батюшка настаивал, что враги – за океаном, и они уже добились того, чего хотели – мобилизовали наш народ на ненависть. «Для меня мир – это сердца, умягченные любовью, – сказал он. – Умиленные». «А что ж такое умиление?» – спросила я. «А это, - говорит, - любовь с заплаканным лицом». Я спросила о Киеве – сейчас там ждут бомбежки с нашей стороны, говорят, целые кварталы будем сносить. Что батюшка – один в своем селе, впритык к границе, один перед своим престолом, с которым повенчан – думает. Отвечает – «Наверное, я покажусь вам кровожадным. Но я понимаю желание тех людей, которые из своих домов здесь выехали. Они хотят этот удара по Киеву. Если этот удар приведет к победе, наверное, я бы его понял и, может быть, принял. Но если это просто, чтобы отомстить и все, и мы останемся на тех же границах, и облегчения люди ни тут, ни там не увидят, то я, наверное, не пойму. Любая смерть – она плохая».

И вот там, совсем-совсем один благодарит Бога за то, что дал ему возможность – побыть в тишине, а каждый человек должен позволять себе быть в тишине, в своих раздумьях, в своей тихой молитве. А то постоянно люди, люди. Крестины, похороны. Хотя людей батюшка очень любит, но тишины ему не хватает. Это, конечно, не совсем тишина. Снаружи все таки стреляют. Но это – тишина внутренняя. И в этой тишине батюшка думает о своих прихожанах. Они, уходя из села, не спрашивали Бога, зачем Он так с ними поступил. Один бросился жену вывозить, с которой годами были плохие отношения, а пока к ней бежал, понял, что это – самый ценный для него человек. Другой все мечтал о дорогой машине, а у него – просто шестерка. И когда он посадил в нее семью и повез их из-под обстрела, он про себя сказал – «Слава Богу, что у меня эта машина есть!». Каждый столкнулся с кризисом, и каждый что-то о себе понял.

Я оставила батюшку наедине с тишиной. Ну зачем ему мои вопросы? Что-то он еще говорил, чего не расскажешь без подготовки. Но в целом разрешил разговор с ним передать. И вы помолитесь за одного русского батюшку в одной русской церкви в одном русском селе на русской границе. Как он молится за мир для нас.